Page 309 - Русская Одиссея

- А нам всѐ едино уходить! — отчаянно заговорил Лихой. — Еда
кончилась, стрелы на исходе. Пока силы есть — надо тикать.

- Верно! — одобрил Иван и спросил Данилу: — Хватит ли верѐвок для
спуска в двух местах? Надѐжны ли они? Не порвутся?

Светловолосый помощник Семѐна Огонька обидчиво ответил, крестясь:
- Алексеевич, не подведу! Сам на два раза осмотрел и на крепость

проверил.
- Ладно, коли так, — успокоился, было, вожак, но вновь озаботился по

другому поводу: — Завтра перед выходом осмотрите воев, чтоб ни у кого
ничто не брякало. А то не ровен час — загремит кто-нибудь ночью при
спуске с Волчихи.

- Авось пронесѐт! — не унывал Балагур. — Время опосля полуночи
самое сонное.

Иван спохватился при последних словах Максима и наказал воеводам
напоследок:

- Начинает темнеть. Идите к своим, передайте: нынче пораньше
ложиться спать: — в следующую ночь будет не до сна...

И в четвѐртый день осады Волчихи монголы не проявили активности.
Хорон держал данное им слово. Ростовчане тоже отдыхали, сберегая силы.
Их взгляды приковывала река. То еѐ синева откровенно манила, поблѐскивая
в солнечных лучах, то становилась серой из-за набегавших облаков, навевая
мысли о возможной неудаче. Томительно шло время. Июньский вечер
бесконечно долго опускал дневное светило в лесные чащи окрестных гор.

Как стало смеркаться, Алексеевич созвал своих подручных к западным
склонам горы. Каждый из них делился с остальными тем, что приметил
интересного, наблюдая за монголами.

- Мы с Лихим счѐт табунщиков вели, — начал Балагур, всматриваясь
вниз. — Они ведь перед нами как на ладони. До пяти сотен набирается,
правда, с увечными.

- Да-а-а! — помрачнел ростовский витязь. — Полтыщи «бешеных» —
энто сила!

- Прикинули мы тут с земляками, — сообщил Данила Ухват, морща
покатый лоб, — сколь локтей будет меж сторожевых костров ордынцев. На
глазок выходит не меньше двухсот. Где спускаться станем, там до огней,
слава Богу, далече.

- Лучше бы свои костры притушить близ спуска, — предложил Антип
Лихой, — кабы нас не приметили.

Иван Алексеевич в возбуждении сорвался с места и заходил взад-вперѐд:
- Само собой, притушим. Лишь бы костѐр на Чусовой загорелся!