Page 280 - Русская Одиссея

и ягод. Место длительной стоянки выбрали по совету Паткея подальше от
местных поселений. Лагерь был разбит на довольно недоступном месте:
между высоким берегом Иртыша и опушкой соснового леса.

Вдали от стана возвышалась пологая гора. По словам хантского князя, то
было священное урочище вогулов с укромной пещерой. Любознательный
Фѐдор Книга настойчиво попросил Паткея разрешить ему с Алексеевичем
посетить эту гору. Вначале знатный хант наотрез отказывал: невозможно
появление там чужеземцев! Но русский толмач был настойчив, и князь хоть и
не сразу, всѐ-таки дал себя уговорить обойти этот запрет для них двоих. На
второе утро стоянки Паткей сам пришѐл в юрту предводителей дружины.

- Несмотря на скрытность вогулов, я добился разрешения, — радостно
говорил хант, широко улыбаясь щербатым ртом. — Едва уговорил
старейшин. Они ближе к полудню пойдут мимо нас к святилищу, и мы
втроѐм присоединимся к ним.

- Здорово! — воскликнул Фѐдор и горячо пожал руку Паткея: —
Может, ещѐ, кого прихватим?

- Нет! — отрицательно замотал головой князь. — Я клялся
старейшинам трѐх стойбищ, что возьму с собой только двух человек.

- Что ж, двое так двое, — подытожил Иван, — в чужой монастырь со
своим уставом не ходят.

Мартовское солнце было в зените, когда Алексеевич и Книга дошли с
язычниками до культовой горы. Неприметная тропка извивалась между
огромными лиственницами и большими каменными валунами. Ростовчане
заметили, что провожатые нарочно водят их кругами среди хаоса скал и
деревьев, но ничего не сказали даже хантскому князю.

Неожиданно все оказались у тѐмного входа в пещеру. По зову из
подземелья поднялись два старых шамана, видимо, стороживших покой
святилища. Оба были одеты в медвежьи шкуры, а в сморщенных руках
держали кожаные бубны. Колдуны были увешаны медными и железными
побрякушками, среди которых поблескивали и различные монеты. После
недолгих переговоров все направились вниз. Иван и Фѐдор с факелами в
руках последними зашли в тесный проход и вскоре очутились в довольно
просторной пещере. В дальнем углу стоял высокий деревянный болван,
вырезанный скорее всего из лиственницы. Около него лежали в золотой и
серебряной посуде жертвенное мясо и рыба. Тут Алексеевич тихо охнул и,
подтолкнув приятеля, прошептал ему на ухо:

- Признаѐшь ли ты вон ту серебряную чашу перед истуканом? Мы еѐ
давеча отдали вогулам за еду.

Книга кивнул головой и приложил палец к губам: