Page 346 - Русская Одиссея

великое кочевое царство, из-за вражды среди ханов — чингисидов. Войны
меж ними неизбежны. Вот бы к энтому времени подготовить совместное
выступление русских князей супротив Батыя, иль его преемника. Вызволить
Русь, да освоить те края, по которым мы шли к Родине. Никто другой ещѐ
долго не покусится на полночные земли с их лютой стужей и лесной
глухоманью. Наших потомков ждут горы, богатые рудами, великие моря,
реки и озѐра, полные рыбой, необъятные леса с разным зверьѐм. Малые
народы, обитающие там и ныне, притесняемые табунщиками, с радостью
отдадуться под праведную руку русского православия...

Фѐдор закашлялся, и ему дали испить, и он пророчески сказал:
- Я верю, через века святая единая Русь твѐрдо встанет на далѐких

морских берегах Азии. Тогда она превратится в великую державу, будет
богатой и сильной, как ни одна другая под солнцем. Жаль, не дождаться нам
того светлого времени...

Книга замер, о чѐм-то размышляя, и потом обратился к Алексеевичу с
Огоньком:

- Поставьте храм, как просил Никонор — в память русских полонян, не
вернувшихся с горькой чужбины. Раздайте деньги семьям погибших и
разному бедствующему люду. Не жалейте средств на богоугодные дела...

Фѐдор захрипел, и судороги пошли по всему телу. Он ещѐ на мгновения
приоткрыл глаза, пытаясь вырваться из объятий надвигающейся смерти.
Склонившийся к нему Иван еле уловил шепот умирающего:

- Дай Бог тебе с Ольгой деток поболе. Прощай, друже...
Кровь хлынула из его рта тѐмной струѐй. Ольга и Мария рыдали, а Иван,
встав, с дрожью в голосе пообещал:

- Коль родится сын — назову Фѐдором, ежели дочь — Феодорой.

Вторая глава
СНОВА В ДОРОГУ

Наступило новое утро на камских туманных берегах. Русские хоронили
своих павших соратников. У опушки леса выросли свежие холмики с
деревянными крестами, а на поле, над трупами ордынцев пировали стаи
налетевшего воронья. После погребения Тимофеевич подошѐл к двум
ростовчанам и завѐл разговор о будущем:

- Наследили вы немало. В Ростове Великом вам делать нечего —
досадили самому Батыю и изрядно. Баскаки мунгальские дюже пронырливы
— не дай Бог пронюхают, и Родина не спасѐт. До новгородских полночных