Page 342 - Русская Одиссея

выпученные глаза вылезли наружу. Он с придыханием воскликнул:
- Ну и ну! И флот сожгли, и пару тысяч степняков к праотцам

отправили, и Батыево логово разорили!
На поле опустился тѐмный вечер, и засверкали далѐкие звѐзды.

Неожиданно раздались пронзительные вопли, и послышалась ругань. На
мятежный свет факелов метнулся Петрович, не дожидаясь приказа хозяина.
Вскоре помощник вернулся с несколькими новгородцами, тащившими
упирающегося человека. Когда они вплотную подошли к встревоженным
предводителям, Алексеевич при ярких факелах распознал в задержанном
Акинфа Дородного. Петрович, подталкивая к Тимофеевичу связанного
монгольского толмача, затрещал взахлѐб:

- Вот, отец наш, какого ухаря словили. Он, таясь, тихонько полз к лесу,
но новгородцы разве кого упустят — взяли в оборот. Поначалу парень и
раненым прикинулся, и по-мунгальски талдычил, и вроде одѐжа-то
ордынская, а рожа-то и кожа-то нашенская. Нас на мякине не проведѐшь!
Молодцы паршивца ткнули куда надо мечом, и тот заголосил по-русски.
Просит не убивать, да всѐ твердит, что у ростовчан есть целые мешки со
златом и серебром.

Сметливый купец от такого известия враз встрепенулся, и с большим
интересом стал поглядывать на Ивана. Акинф же долго молчать и не думал.
Он принялся вовсю себя оправдывать перед новгородцами:

- Православные! Я простой подневольный толмач. Нет моей вины, что
служил в тысяче «бешеных». У богатыря с его людишками полно ценностей,
похищенных в стойбище матери Батыя...

Тимофеевич и Петрович вместе с воинами стали понемногу придвигаться к
Алексеевичу. Тот, понимая, чего от него ждут, грубо оборвал Дородного:

- Молчи, иуда земли русской! И на тебе кровь моих земляков!
Затем ростовчанин спокойно обратился к союзникам:

- Я не хочу, чтоб меж нас из-за злата встала вражда иль чего боле. В
дружине осталось опосля странствий четыре мешка, набитых под завязку
ценностями. Завтра мы их поделим — вы же кровь свою проливали, а сколь
погибло вас, сколь сирот малых стало. Душепродавца Акинфа вы мне
отдайте. Я отведу его к ростовчанам на суд. Вам он ни к чему, как свидетель
гибели лучших мунгальских нукеров под новгородскими мечами.

- Бери пса смердящего, — раздобрился Савва. — И помысли, витязь, со
своими вот о чѐм: не перебраться ли вам на новгородчину и там осесть — от
греха подальше. Мы чем можем, всегда поможем.

- Спасибо, Тимофеевич, — искренне обрадовался Алексеевич,
наматывая на руку верѐвку, на которую был привязан Дородный. — Пойду к