Page 319 - Русская Одиссея

- Нельзя обольщаться, — качал головой Фѐдор, — мунгалы хитры, но
всѐ же перебраться на ту сторону очень важно...

Солнце ещѐ стояло высоко, когда плоты ростовчан отчалили от устья
Чусовой. Вскоре погода стала портиться — небосклон с севера заволокли
серые тучи, и задул холодный ветер. Алексеевич, завидев эту беду,
пронзительно свистнул и громко призвал сторонников:

- Скорей, браты! Волна подымается!
С других плотов ему эхом вторили:

- Волна подымается!
- Налегай на шесты!
Сметливые и бывалые сплавщики и без того старались как могли,
осознавая грозящую опасность. Вожак на последнем плоту лихо орудовал
длинной жердью, подгоняя безбортное судно. Его жена одной рукой
вцепилась в скобу, вбитую в бревно, а другой держала конец уздечки, к
которой был привязан плывущий за хозяевами их верный конь. На соседних
плотах завизжали от страха «жемчужины», когда сапожки стали лизать
покатые волны. Иван Алексеевич в пику начинавшейся панике лишь
похохатывал, подзадоривая земляков:
- Кама не Байкал — вмиг перескочим!
Суда, действительно, быстро вынесло на стремнину новой реки. И там
плотогоны прилагали все усилия, чтобы подобраться к противоположному
берегу Камы. Наконец, путешественники благополучно достигли земли.
Единственное, что их раздосадовало, что из-за волн и течения суда
разбросало вдоль правобережья на доброе поприще.
Ещѐ до захода солнца ростовчане снесли свои пожитки в кучу и вернулись
обратно к плотам. По команде мужики пустили по бегущей Каме суда на
волю волн. Многие из православных крестились и прочувственно говорили:
- Как они нас выручили!
- А что теперича? Уплывут други — прискачут недруги.
Пустые плоты, словно стая перелѐтных птиц, держали курс на юг, унося от
людей и радость водного путешествия, и горечь воспоминаний о Волчихе...
Спозаранку поднялись сторонники в нелѐгкую дорогу с пермским
проводником Ижмой вдоль новой реки. Перед выходом он стоял рядом с
русским толмачѐм и пытался на своѐм языке что-то объяснить, а тот старался
хоть что-то понять, используя цепкую память с кладезем своих
лингвистических познаний. Был пермяк немолод, худ и невысок. Его белѐсые
волосы веером расходились в разные стороны, а зелѐные глаза на вытянутом
лице выражали какую-то затаѐнную печаль. Его малопонятный говор дал
Книге совсем немного пищи для размышлений. Но суть требований до Ижмы