Page 157 - Русская Одиссея

костров. По случаю праздника Семѐн Огонѐк и Данила Ухват выделили к
ужину изрядную долю ранее заготовленных кедровых орехов и ягод. После
молитвы во славу рождения Господа, мужики и парни сели на сани и
приступили к трапезе. Они с грустью вспоминали, что отмечают уже второе
Рождество вдали от дома. Фѐдор Книга обратился к соратникам, греющимся
у огня и поглощающим еду:

- Братья во Христе, не унывайте и не сетуйте, что судьба забросила нас
на край земли. Помните прошлое Рождество, когда мы подневольными
рабами продвигались к последнему морю в кольце многих тысяч
немилосердных табунщиков? Господь помог нам вырваться из их
кровожадных лап, а недавно мы и сами выручили миролюбивых гольдов,
избавив их от степняков. Сейчас мы вольны, просим Бога и далее
покровительствовать нам.

Бородатые лица ростовчан просветлели, и бодрые голоса запели вслед
за толмачом:

- Рождество Твое, Христе Боже наш...

Глава шестая
ГОЛОД

Сменялась одна неделя за другой в зимнем бесконечном путешествии по
Амуру. Река, обрамлѐнная тѐмными хвойными лесами, уводила вольную
дружину куда-то на северо-запад. Январская стужа и февральские метели
замедляли, а то и вовсе останавливали движение вперѐд.

Русским ещѐ повезло, что во втором даурском посѐлке, где жители были
не столь воинственно настроены, удалось договориться и взять проводника,
отпустив к себе домой гольда Саху. Правда за нового провожатого пришлось
отдать большой медный котѐл. Зато, молодой охотник Соми, взявшийся
довести отряд до верховьев реки, стал живой охранной грамотой при
встречах с задиристым населением. Весѐлый черноглазый даур, не в пример
своим более сдержанным сородичам, оказался ещѐ и смышлѐным малым.
Соми мог часами напролѐт говорить с Фѐдором Книгой, обучая его
даурскому языку. Фѐдор жадно впитывал в себя всѐ новые и новые знания.

С едой становилось трудней. Дауры неохотно шли на сближение с
чужестранцами и не раскрывали звериные места, потому что им самим в эту
голодную пору приходилось несладко.

В один вьюжный февральский вечер на защищенной от ветра лесной
поляне в тесноте, да не в обиде разместился русский стан. У высокой