Page 290 - Русская Одиссея

Пышмы, как дурное наваждение. Поутру мужики, вышедшие из лагеря,
обнаружили в округе лишь бесчисленное множество волчьих следов,
кровавые пятна и обглоданные кости...

Через день бессонная ночь у ростовских сторонников вновь повторилась.
На этот раз произошло то, что и должно было случиться. Спящая подо льдом
река Пышма, убаюкиваемая раскинувшимися вокруг неѐ необозримыми
лесами, всѐ-таки проснулась. В глухую полночь народ очнулся от глубокого
сна из-за страшного треска и раскатистого грохота, доносившегося с реки.
Люди вначале подумали о самом худшем:

- «Бешеные» что ли?!
- Где сторожа?!
Но проснувшихся странников ожидали лишь сумрачные сосны, лунная
ночь и шум близкого ледохода. Все до единого, высыпали путешественники
на пышминский берег, вглядываясь в полумрак речной долины. Они следили
с первобытным трепетом за разбушевавшейся могучей стихией, которая
шутя, разрушила их зимнюю дорогу. Семѐн Огонѐк, стоя плечом к плечу с
Данилой Ухватом, горестно спросил:
- И куда мы будем девать целую прорву саней и нарт?
- Здесь токмо с медведями да с волками торговаться, —
ухмыльнулся товарищ и предложил: — Скажем Лобаде, пусть к
следующей зиме Туринские вогулы заберут сани, а то сгниют без дела.
- Да-а-а, — простонал Семѐн, — вот так же в прошлую весну, в
верховьях Амура, мы бросили санный обоз. Правда, тот был куда меньше.
- Такова наша судьбинушка, — махнул рукой Данила. - Всѐ едино
олени становятся немощными — корма ягеля тут нет.
- Верно, друже. Другая пора настаѐт.
Неподалѐку стоял Иван Алексеевич с Ольгой Красой и уверенно говорил
верным соратникам:
- Вот, браты, и пришла наша последняя весна на чужбине!
Ему вторили взволнованные земляки:
- Слава Богу!
- Хватит странствовать. Скорей бы исход...
Трудно давались дружине пешие переходы у Пышмы, в сравнении с
лѐгкими санными дорогами по Оби, Иртышу, Тоболу и Туре. Проводник
вогул вѐл русских узкими извилистыми тропками вдоль левого берега реки в
верховья. Часто на дорожке встречались не следы человеческие, а только
отпечатки звериных лап. Оленей с волокушами у путников становилось всѐ
меньше и меньше, и потому всѐ большую часть скарба людям приходилось
брать на свои плечи. Неизменно было одно — жеребец Орѐл по-прежнему