Page 21 - Русская Одиссея

- Смотрите, что станет с непокорными! С теми, кто захочет вырваться
на свободу!

Он тут же с силой ударил плетью лошадь несчастного и дико гикнул.
Испуганный жеребец со смертником помчался прочь от походной колонны в
поле. Несколько широкогрудых монгол натянули дальнобойные луки и
пустили длинные стрелы в намеченную жертву. Все стрелы попали всаднику
в спину, и сразу раздались радостные возгласы степняков. Были
возмущѐнные и сочувственные выкрики русских:

- Кому сена клок, кому вилы в бок!
- Душегубам — несдобровать!
- Мужика жалко!
- Отольются им ещѐ слѐзы наших матерей!
Неожиданно перед тысячником, сидящим на вороном скакуне, упал,
свалившись с лошади, здоровый ростовский детина. В помятом лице с
припухлыми маленькими глазами угадывались следы длительного похмелья.
Он умоляюще заламывал руки, просил переводчика довести до сведения
начальника:
- Меня пленили случайно и несправедливо!
Хорон, довольный собой и унижением юноши, рассмеялся в глаза
пленнику:
- Разве ты не урус? Разве не хочешь послужить нам своим мечом и
кровью?
Богато одетый увалень обиженно ответил:
- Я — Акинф Дородный, сын известного купца. Меня бы отец выкупил,
да его ограбили ваши воины — всѐ до нитки взяли!
Тысячник насупился и хлестнул плетью толстяка:
- Мои «бешеные» никого не грабят. Мы, монголы, берѐм своѐ, так как
Русь принадлежит нам. — Он обратился к сотникам: — узнайте, если Акинф
из богатой семьи — назначьте выкуп, а сейчас уберите этого собачьего сына.
И трубите выступление — пора в дорогу.
Пронзительно зазвенели ордынские рожки, и невольничий караван
шумно, тронулся в путь. Русские в последний раз оглядывались и крестились
на золочѐные макушки родных церквей, сияющие вдали, на высоких холмах
стояли их матери, до боли в глазах вглядываясь в уже неясные очертания
несчастных детей, которых им не суждено было больше увидеть.
Унылое небо стало хмуриться, и заморосил первый весенний дождь.
Казалось, природа оплакивала своих сыновей и дочерей...