Page 65 - Русская Одиссея

намѐтанным глазом выбрала сто красивых девушек, в том числе и двух
неразлучных подруг — Ольгу Красу и Марию Тихую.

Фѐдор Книга, как и другой толмач Домур, был привлечѐн для общения
женщин с полонянками. Русский переводчик слышал весь разговор
разодетой ханши со своей роднѐй. Властная женщина, показывая на десяток
прекрасных ростовчанок, среди которых находились и Ольга с Марией,
восторгалась:

- Они достойны моего сына и будут ждать его возвращения в
Монголию на курултай. Он приедет в родное кочевье и увидит десять
восхитительных цветков, которые только он может сорвать.

Взволнованный Фѐдор на прощание успел сказать опечаленным девам,
сгоравшим от стыда:

- Ваши и наши судьбы горьки, но помните всегда, что мы — русские!
Храните веру православную и надежду на спасение!

Федор, узнав об участи Ольги, вернувшись в лагерь к товарищам, поведал
о том, что разузнал. Иван от злости на своѐ бессилие не находил себе места:

- Я должен быстрее Батыя поспеть в его стойбище. Не бывать моей
ладе наложницей косоглазого хана!

Ночью под вой степного ветра в тесной палатке участливые друзья
утешали ростовского богатыря, впавшего в горькие думы.

- Считай, повезло тебе, Красу твою больше года никто и пальцем не
тронет, — гудел могучий кузнец Гаврила. — Мы за энто время улизнѐм от
табунщиков и постараемся подобраться к нужному месту.

- Я уже многое вызнал о мунгальских землях, — откликнулся Фѐдор,
что-то высчитывая в уме. — Раз стойбище где-то у реки Онон, выходит, энто
их полночные волости, на краю Мунгалии. Думаю, что кочевье не так далеко
от великих лесов.

Сметливые братья Никонор и Никита наперебой заверяли:
- Верь, отобьѐм твою суженую и других девушек. Батыю память

оставим — пустив его кочевье на поток[2].
Иван Алексеевич воспрянул духом:
- Спасибо, други! Живы будем — погуляем по их становищам гостями

незваными, как и они у нас…
На следующее утро «бешеные» тронулись в путь, и от них отделилась

родня Батухана. Ори-Фуджинь, как обожравшаяся шакалиха, уходила в свои
владения. Еѐ повозки и верблюды были нагружены до предела. С этим
степным поездом уезжал и довольный собой Акинф Дородный. Мать Батыя,

--------
[2] На поток – полное разорение и разрушение.